Вернуться к содержанию

 
46
Геннадий Федотов
спадала, а боль постепенно утиха­ла. Более эффективным был ком­пресс из угольного порошка, сме­шанного с тертым картофелем. Лечение опечиной. Не только уголь и зола, но даже опечина, или печина (пережженная гли­на, находившаяся в печной клад­ке между кирпичами) применя­лась в народной лечебной прак­тике. Опечину перетирали в мелкий порошок, ссыпали в гли­няный кувшин, плотно закрыва­ли и хранили до поры до време­ни. Перед употреблением ее за­варивали кипятком и давали пить при лихорадке. Если у грудного ребенка появлялись опрелости, их тут же присыпали просеянной опечиной, и болез­ненное раздражение кожи до­вольно быстро исчезало.
Лечение дымом. То, что дым сжигаемых растений может ока­зывать лечебное воздействие не только при окуривании помеще­ния, но и при вдыхании (ингаля­ции), было хорошо известно вра­чевателям древней Руси.
Еще в XIX веке на русском Севе­ре дым применяли при лечении зоба (базедовой болезни). Поль­зоваться кирпичом-ингалятором можно было только в то время, когда топилась печь. От других кирпичей он отличался тем, что в середине имел небольшую лунку, в которую сыпали из­мельченные лечебные травы. Кирпич клали на под горящей печи и раскаляли чуть ли не до­красна. Затем осторожно выни­мали и укладывали на двух хо­лодных кирпичах, поставленных ребром на столе или на скамье. На раскаленный кирпич сыпали измельченную траву, которая тут же начинала тлеть, источая густой ароматный дым. Больной наклонялся над кирпичом и втя­гивал в себя дым, поднимаю­щийся от травы. Чтобы дым по­дольше не рассеивался, сверху на голову больного набрасывали плотную ткань. Лечение серьез­ных болезней чаще всего прово­дилось под присмотром знахаря-травозная. Но такие болезни, как насморк и ангину, обычно лечили самостоятельно. При этом в лунку раскаленного кир­пича сыпали обычную луковую шелуху. Кое-где и сейчас инга­ляцию охотно применяют в со­четании с другими лечебными средствами.
Самым простым древнейшим ингалятором, с помощью кото­рого получали дым с определен­ными лечебными свойствами, был обычный печной кирпич.

«ХОРОШО ЛЕЖАТЬ НА ПЕЧКЕ...»
Уж так в деревнях было заведено. Если войдет человек в избу и уви­дит, что хозяин средь бела дня ле­жит на печи, то обязательно ска-
жет такую присказку: «Хорошо лежать на печке — ножки в теп­леньком местечке». На эту репли­ку хозяин с печки отвечал при-
Русская печь
47
мерно так: «А то как же, истин­ный рай!» С этой зацепки и начи­нался разговор. Как бы оправды­ваясь за то, что средь бела дня оказался на печке, хозяин начи­нал рассказывать, например, о том, как «наломал кости», рабо­тая в лесу на заготовке дров, как потом намерзся. А после такой ра­боты почему бы не погреться на печке. Достаточно было полежать на печи хотя бы часок, чтобы ус­талость сняло как рукой. За сте­ной воет вьюга, а здесь тепло и уютно. Недаром в народе говори­ли: «На печи и зимой красное ле­то». Неспроста, описывая теплый майский вечер, С. Есенин вспом­нил русскую печку:
Хорошо и тепло, Как зимой за печкой. И березы горят, Как большие свечки.
В зимнюю стужу русская печь с лежанкой, удлиненной специаль­ными деревянными полатями, — это райский уголок в избяном ми­ру. Уже в октябре, когда солнце светит, но не греет, а на дворе все чаще и чаще морозные утренни­ки, печка начинает притягивать к себе как магнит. Между тем в на­роде говорят: «В октябре с солн­цем распрощайся и ближе к печи подбирайся».
Притягательная сила русской пе­чи отразилась в многочисленных пословицах и поговорках: «Хле­бом не корми, только с печи не го­ни»; «Хоть три дня не есть, лишь бы с печи не лезть»; «Как ни мечи, а лучше на печи». И оказывается, что есть только одна-единствен-ная сила, способная согнать с пе-
чи пригревшегося на ней челове­ка. В пословице об этой силе го­ворится так: «Придет счастье и с печи сгонит».
Только тот, кому приходилось осенним или зимним вечером, намерзнувшись за день, забрать­ся на лежанку русской печи, мог в полной мере оценить все ее до­стоинства. Одним из тех, кто оценил русскую печь, был писа­тель Ю. Нечипоренко. Ей он по­святил такие вдохновенные стро­ки: «...почему, думаете, в русской сказке Иванушка-дурачок — ге­рой? Потому что он на печи ле­жал и медитировал до такого со­вершенства, что ему любая зада­ча была потом нипочем. Надо, скажем, щуку из проруби выдер­нуть, Конька-Горбунка пристру­нить или царицу обаять — так он в два счета все сделает, почти не слезая с печи. Потому что только глупые думают, что он там на пе­чи балдел — он там очень проду­ктивно медитировал. Я сам этого не понимал, пока не попал в хо­рошую избу с тремя печами во Владимирской области. Так я вам скажу, когда вечером на одну печь залезешь, растянешься как следует — чувствуешь, как твою спину тепло согревает, все ее морщинки разглаживаются, за­пасается в ней энергия березо­вых поленьев — в позвоночник входит, косточки теплом моет... Это, понимаете ли, такой поток пран и брахм, что никакая ме­дитация в подметки не годится, потому что чуешь, словно дует тебе в спину теплый ветер, под­нимает вверх, будто спина твоя — это огромный парус, и вот ты
48
Геннадий Федотов
летишь уже в струях на своей спине, как на ковре-самолете, и привольно и ласково от тепла этого и от свободы расправить спину и полететь, в то время как за окном серенький вечер, и дождь сечет в стекло, и скука смертная, а ты паришь, летаешь, и сны приходят к тебе, грезы, и гадать начинаешь, ворожить о судьбе...»
Провожая человека в дальнюю дорогу, в старину говорили: «Одевайся потеплее, с печным теплом в дорогу не ездят». Од­нако сказочный печушник-ле-жебока Емеля-дурак опроверг эту истину, превратив русскую печь в комфортабельное по тем временам средство передвиже­ния: и слезать с печи перед до­рогой не надо, и тепло печное с тобой. Достаточно было только сказать: «По щучьему велению, по моему прошению, печка, сту­пай к царю!» Справедливости ради надо сказать, если сказоч­ный ковер-самолет был предте­чей современных воздушных лайнеров, то печь, на которой Емеля ездил на аудиенцию к ца­рю, следует считать предшест­венницей паровозов и современ­ных экспрессов.
Что и говорить, каждый не отка­жется погреться на печке, коли представится такая возмож­ность. Даже не терпящая русско­го духа Баба Яга, не прочь была погреть свои косточки на рус­ской печи. В одной народной сказке Иван-царевич вошел в из­бушку на курьих ножках и уви­дел такую картину: «На печи ле­жит Баба Яга — Костяная нога,
нос уперла в потолок и кричит оттуда: «Что здесь русским ду­хом пахнет?» Он ей и кричит: «Вот я тебя, старую чертовку, ссажу с печки!» Она соскочила с печки, Ивана-царевича накорми­ла, напоила и спать положила». В сказке не сказано, где Баба Яга уложила спать доброго молодца. Но, думается, вряд ли она могла уступить ему место на обожае­мой ею печи.
Бывали случаи, когда преиму­щества русской печи неожидан­но признавались ее недоброже­лателями. Об этом мне расска­зал пожилой крестьянин: «Слу­чай этот произошел во время ок­купации немцами Смоленщины. Когда они вошли в деревню, то стали распихивать солдат и офи­церов по избам. К нам подсели­ли какого-то очкастого, вроде бы офицера. Я в их чинах не шибко разбираюсь. В избе нас прожива­ло пятеро: трое ребятишек да дед с бабушкой. Немец оказался очень важным, на все морду мор­щит и носом брезгливо по углам водит.
— Чем обогреваетесь? — спраши­вает он деда.
—  Как чем, — отвечает дед, а сам чело русской печки поглажива­ет, — вот она, родимая, всех нас и греет и кормит.
—  фу, — говорит офицер, — эта печка для Ванюшки-дурака!
На другой день приволокли двое солдат чугунную печку. Устано­вили ее за перегородкой и подве­ли к ней от самоварной вьюшки через всю избу железную трубу. Дровец в нее понабросали, по­дожгли, и она пошла гудеть как
Русская печь
49
самовар. Быстро жару нагнала. Немец радуется. Так и пошло. Ут­ром солдаты дров принесут и то­пят печь, пока офицер завтракает. А как все они уйдут, мы тут же русскую печь затапливаем. Вече­ром солдаты опять дров принесут из нашего дровника и топят чу­гунку до тех пор, пока офицер не ляжет спать.
Так и жили. Мы всей гурьбой кто где: бабушка с нами у печи на по­латях, а дедушка на печке. Немец на железной койке за перегород­кой похрапывал. Под утро вста­нет, дрожит и, не дожидаясь со­лдат, говорит:
— Затапливай, дед, быстрее печь. И снова гудит чугунка, пока он не уйдет. Так жили до тех пор, пока не ударили на дворе лютые моро­зы. Днем еще терпимо, а вот но­чью даже деревья за окном от хо­лода растрескиваться стали. Да так громко, что немцы сначала подумали на партизан, но потом успокоились. Только мороз им все равно покою не давал. Нам-то что, деду на печи тепло, да и мы на полатях не горюем, правда, только ближе к печке жмемся. А немец внизу на своей железной койке кряхтит да с боку на бок пе­реворачивается.
Как-то раз случилось, что дедуш­ке среди ночи вдруг приспичило. Он слез с печки — полушубок на плечи, ноги в валенки и на двор. Когда вернулся в избу, сунулся на печку, а оттуда на него гер-офи-цер как зыкнет. Делать нечего, лег он внизу на лавку. Хоть на лавке не то, что на печке, да и насижен­ное место жалко, а все же (как по­том говорил нам дедушка) гор-
дость за свою печку, которая пе-редюжила чугунную ветродуйку, примирила его с таким сиротским положением. Утром, как только немец слез с печки, бабушка во­зьми да и спроси его:
— Как, батюшка, спалось? А немец отвечает:
—  Ванюшка-дурак — хитрый ду­рак.
—  Может, батюшка, в печи попа­риться желаешь?
— А как это можно?
Тут ему и рассказали, как в рус­ской печи вместо бани можно мыться и париться. Он удивился, однако попробовать сам не захо­тел. С тех пор так и повелось, как сильный мороз, он — шасть на печку. Да слава богу, что он слиш­ком поздно печку оценил. Наши к тому времени пошли в наступле­ние. Немцы удрали так быстро, что второпях даже деревню нашу спалить не успели».
Хотя теплая лежанка русской печи была в крестьянской семье по душе каждому домочадцу, все же основное право лежать на ней принадлежало старикам и детям. О людях пожилых так и говорили: «И по летам и по го­дам одно место: печь»-.
Молодых наставляли: «Корми деда на печи: сам там будешь». А осенью, когда только начинали топить печи, домочадцы незлобно шутили, что бабушка с дедушкой на зиму печь межуют. Детишкам всегда находилось ме­сто на печи даже среди бела дня.
50
Геннадий Федотов
Не было ничего лучшего, как, вернувшись с улицы, забраться на печь к бабушке или дедушке, как об этом написал поэт XIX ве­ка И. Сурков:
Весь ты перезябнешь, Руки не согнешь, И домой тихонько, Нехотя бредешь.
Ветхую шубенку Скинешь с плеч долой; Заберешься на печь К бабушке седой.
И твое воркованье
У печного того корабля...
Мы с тобой на печи —
И сладки нам любые морозы,
И любая метель за стеной
Навевает блаженные сны.
Да к тому ж еще кот,
Без единой крупиночки прозы,
Между нами урчит
Про кошачьи свои старины.
И уж если теперь
Мои песни хоть что-нибудь значат,
И уж если теперь я и сам
Хоть на что-то гожусь —
Ах, всему тому корень
Тогда еще, бабушка, начат —
Там у нас на печи,
По которой и ныне томлюсь.
Бывало, что среди бела дня заби­ралась на печку погреться моло­духа. Но не только погреться, а за­одно сделать в тепле какую-либо несложную женскую работу. Бы­вало, что нужно было, например, довязать носок или заштопать по­рвавшуюся одежонку, а где надо и заплатку наложить. Но лежанка русской печи, особенно в мороз­ные и ненастные дни, место опас­ное — того и гляди можно неза­метно задремать. Недаром была широко известна поговорка: «Ру­кодельница Софья на печи засо­хла». И вот, чтобы не случилось конфуза, крестьянки Калужской губернии напевали песенку вроде этой:
На печке сижу, Посиживаю. Ой люли, люли, Посиживаю. Ой люли, люли, Приплачиваю. Мужа все браню, Прибраниваю...
И начну у бабки Сказки я просить; И начнет мне бабка Сказку говорить, Как Иван-царевич Птицу-жар поймал, Как ему невесту Серый волк достал.
Слушаю я сказку — Сердце так и мрет; А в трубе сердито Ветер злой поет...
Сказки, рассказанные бабушкой или дедушкой на печи, глубоко входили в детское сознание, фор­мируя поэтическое восприятие мира. Немало русских поэтов считали русскую печь своей поэ­тической колыбелью, кораблем, плывущим по волнам воображе­ния. По этому поводу известный современный поэт Н.Тряпкин на­писал такие строки:
Ах ты, бабка Настасья! Что было бы нынче со мною, Если бы в детстве своем Я не видел, старушка, тебя? Вспоминаются долгие зимы, Покрытые снежною мглою,
Русская печь
51
Здесь же, на печи, рядом с мате­рью, устраивали свое кукольное хозяйство девочки. В укромном местечке они подвешивали лыко­вые люльки, куда укладывали сшитых из тряпок или сделанных из спеленатого полена кукол-пе­ленашек. Заигравшись, дети по­рой засыпали на теплой и уютной печке.
Однако в народе всегда осуждали здоровых и полных сил людей, которые лежат на печи в любое время, не зная меры. Их называли печушниками-лежебоками, пече-парами или печегнетами. Нега­тивное отношение к подобным людям отразилось в многочис­ленных пословицах и поговорках: «Лень, отвори дверь. И подай ко­чергу» (чтобы достать с печи до двери); «Замерзла тетка на печи лежа» (свинья дверь растворила, а ей лень было сойти и притво­рить); «Лежа на печи, прогла­дишь кирпичи»; «Хорошо на пе­чи пахать, да заворачивать кру-
то»; «Кабы мужик на печи не ле­жал, корабли бы за море снаря­жал».
Особенно нетерпимыми к лен-тяям-печушникам были старо­обрядцы. Они даже отказывали в праве престарелому и больно­му человеку умереть на печке, утверждая: «Умереть на печи все одно, что с перепою».
Злоупотребление печью осуж­далось и в русских народных ду­ховных стихах XI—XIX веков. В одном из них есть такие гнев­ные слова, осуждающие печуш-ников:
Ленивый-ат, как трутень,
По печи валяется,
И спит он, не просыпается;
Он и проснется,
богу не помолится,
Что и знает, да не прочитает.
О, горе таковому ленивому!
ПЕЧНАЯ НЕЖИТЬ
Когда сатанинское воинство рас­плодилось на небесах так, что тер­петь его было уже невмоготу, ар­хангел Михаил низверг его на зе­млю. В течение сорока дней пада­ли с неба воины богопротивного сатаны. Где кому пришлось упасть — тот там и обосновался: леший нашел приют в лесу и стал там хозяином, водяной взял под свой контроль реки, озера и боло­та, полевому достались нивы и поля, домовой, кикимора, очаж-
ный бес, шуликаны и злыдни уго­дили в открытые печные трубы, поэтому и обосновались около печи. Так, согласно старинному преданию, появилась на земле не­жить — существа, имеющие чело­веческий облик, но без плоти и души.
Из всей этой нежити лишь один домовой не только сжился с хоро­шими хозяевами, но и стал ревно­стным хранителем их семейного очага. Вся остальная злая и вред-

Читать дальше

Используются технологии uCoz